[slade]

"интернет - океан, в котором мне просто приятно плавать" (с) Шифрин



случайно заплыла на его сайт. зачиталась

такой дивно обаятельный человек

о простых вещах умеет рассказывать

и смешно

цитатки. о личном, о Виктюке

из "личного дела"

Меня надо утешить. Знаете, какое у меня было трудное детство. Я все время плакал. Меня бил папа. Мой брат выламывал мне руки. Надо мною все издевались. Заставляли меня доить скотину.

А сейчас мне нужна ласка. У меня было страшное детство. Дом у нас был двухэтажный. Квартира была номер восемь. Это был таежный поселок. Не было никаких витаминов.

Знаете, какие у нас были морозы. Я до сих пор не оттаял.



из дневников



1980

Разговор о нравственности, в принципе, может быть очень коротким: добро, как Павлуша, нравственно, а зло, как мой Друг, – нет. Вот и все. Стать нравственным нельзя, а быть – можно. И не нужно никого перевоспитывать, криминала-то никакого нет [...]

Я всегда мало писал. Понемногу. А думал – всегда. Сколько себя помню. Выходит, довольно много лет.

Старая моя мысль о цельности творения. Ничего придумывать не нужно: просто, когда все буковки, все слова работают на одно, когда об одном этом думаешь, выйдет цельно. И что бы всякое говно потом не говорило, выйдет цельно. У меня это одно:

мое гонимое племя,

люди лунного света

и я.



1983

Хватит ли у меня воли терпеть мое нынешнее одиночество? Разговоры о любви меня ранят. Вчерашнее кино осталось недосмотренным – что толку себя расстраивать?



1996 год

В передаче о Виктюке усатый театровед сказал, что мужчины-актеры Виктюка не любят – за исключением Шифрина и Маковецкого. А женщины-актрисы на него молятся.

И Домнич вдруг в тот же вечер вспомнил в телефонном разговоре один из ответов Карцева на анкету в «Собеседнике»: «Любимая актриса. Шифрин».

Они не знают, что я теперь защищен. Жене, которого я читал вчера перед сном, поделился со мной своим мужеством. А им, театроведу и Карцеву, рассчитывать на чью-то щедрость не приходится, никто с ними не поделится умом – по простой причине: ум им не нужен.



2001 год

А Роман не звонит, и, по всей видимости, не может возобновить начатую со мной работу. «Мастер и Маргарита» спешат к премьере, в его театре это всегда означает аврал, сопровождаемый грубостями и истериками. Сегодня они открывают сезон, но меня по какой-то деликатной причине не позвали, и я даже не в отместку, а просто по возвращающейся привычке, с утра плохо думал про него, вспоминая его вероломство, в мыслях отказывал ему во многих бесспорных достоинствах, даже физически замахивался на него, а потом сник, озарившись внезапным открытием, что симптомами одной болезни отмечены и его жестокость, и моя нынешняя обида. Эта болезнь - отсутствие любви.



2003 год

Осторожно спускаясь по своей Лестнице вниз, чтобы встретить застрявших у ее подножия персонажей, я едва ли не на каждой ступеньке наталкиваюсь на Романа, как будто он нарочно заполнил и без того тесный мир моей памяти своими клонами - такими разными по отношению ко мне на всех этапах жизни. Целый марш лестницы я могу пропустить, беззаботно скатившись по перилам - с того места, где мы беспричинно сошлись после пятилетней разлуки, до выбоины в моей судьбе, в 82 или в 83 году, когда он уговорил соседа в коммуналке на Красносельской сдать моему приятелю Андрюше Никишину комнатку, опустевшую после смерти матери.



***



Роман плакал в трубку голосом грудного ребенка, и Ната, всегда благоволившая моему учителю, готова была и в этот раз его простить, если бы не заметила, как закипает Марк, уставившись в газету.

- Сейчас я отвечу ему по всем правилам, - грозилась она, - делая вид, что не знает, какой шутник заставляет ее срываться каждые пять минут к телефону.

Марк, имевший невысказанные претензии к Роману только в части его интимных пристрастий, перевернул страницу и, неожиданно для всех улыбнувшись, поднял глаза на исполненную решимости супругу:

- Ты знаешь кто это?

- Кто бы ни был, я ему сейчас дам, - не убавляя задора, ответила Ната.

- Это Виктюк. Тут нечего думать.

- Тем более.

Опять зазвонил телефон. И из трубки раздалось капризное хныканье.

Ната рванула с места в карьер.

- Роман Григорьевич, я же знаю, что это вы. Перестаньте баловаться.

Ната положила трубку, но телефон продолжал хныкать и заходиться в истошном плаче.

- Он что, с ума сошел? - подавляя смех, спросил Марк.

Я подошел к телефону и понял, что Ната задела клавишу автоответчика, которую обрушил на нас целую коллекцию детских плачей, записанную, по-видимому, в наше отсутствие.

- Пускай орет, - сказала оскорбленная тетка, полагая, что Роман никак не может остановиться.

- Да нет, вы тут одну кнопку задели…

- Я ничего не трогала, - по обыкновению горячо возразила Ната, когда ей случалось капитулировать перед непослушной бытовой техникой. – Я сразу положила трубку…



и т.д.

я еще читаю